Вот мы и
встретились! Ты позвонил
так неожиданно,
представился, начал
рассказ о себе и был немало
удивлён тем, что мы отчасти
уже знакомы. Месяца три
назад друзья из
Погранкомитета передали
мне парочку сборников
“Будем Жить, браток!” Я
прочитал и, поверь,
возникло желание как-то
познакомиться,
встретиться с автором. Но
дела, понимаешь… Как
обычно в жизни. Стареем,
что ли? Что думаю о книге,
уже тебе говорил,
повторяться не стану.
Делай своё дело! Это приказ
старшего офицера. Нужно
это. Очень нужно. И нам,
ветеранам, и тем, кто идёт
после нас, и тем, кто ничего
не знает о войне. Дай Бог и
не знать!
…В Афгане я провёл
двадцать месяцев. Помню ли
15 февраля 89-го? Конечно!
Командир оперативной
группы подполковник Валерий
Плетнёв устроил для нас
прослушивание
радиорепортажа о выводе
войск. Должно быть, хотел
подчеркнуть важность
момента.
Сидим на броне и
вяло слушаем
“матюгальник”:
“…Замыкает колонну
бэтээр с командующим
сороковой армией
генералом Борисом
Громовым…” А мы думаем о
том, что перед нами Пяндж, а
за ним — казаны с пловом и
радушный приём, о том, что
война осталась позади. И
тут вдруг слышим:
— За моей спиной
больше нет ни одного
советского солдата!
— Во, б… — мы чуть
с “брони” не осыпались…
Пограничники
уходили из Афганистана
последними. Сказать: “За
моей спиной больше нет ни
одного советского
солдата,” — должен был бы
не генерал в новенькой
форме, а ефрейтор-погранец
в выгоревшем, пропотевшем
“ха-бэ”. Одна из мангрупп
Киркинского отряда,
охранявшая газопровод,
например, вышла в Союз
только в марте.
Вообще, своих ребят
мы начали снимать с
“точек” где-то в декабре
88-го. Уходили без паники
или, как пишут в
официальных бумагах,
организованно. Собрали
людей оружие, технику,
имущество, взорвали то, что
сами построили (казармы,
склады, прочее) —
двинулись. Но это только на
бумаге так складно
получается: собрались —
двинулись — вывелись. На
деле — куда сложнее.
Где-то в середине
января вытаскивали людей
из посёлка Чахи-Аб. Место
там нехорошее: проезд
только по руслу реки. Слева
— скала, справа — скала:
устраивайся на них
поудобнее, да подстреливай
тех, кто внизу. Башир, сын
Вакиля Абдулло, банда
которого контролировала
окрестности, поставил
ультиматум: люди пусть из
посёлка выходят, а техника
и вооружение (два десятка
бронемашин, установка
“Град”, миномёты,
бензовозы и прочее)
остаются на месте. В
противном случае, заявили
душманы, в живых не оставят
никого. Всё шло к тому, что
“вытаскиваться” придётся
с боем.
Валерий Гаврилович
придумал: из ближайших
кишлаков пригласил в гости
старейшин, напоил чаем,
поговорил “по душам”,
пообещал, что после ухода
“шурави” оставят
дизельную пекарню,
медикаменты, дрова и
прочее. Взамен — помочь
пройти ущелье. Старейшины,
пошушукавшись, забрались
на броню… “Духи” злобно
глядели на колонну сверху
вниз, трясли оружием и
кулаками, крепко ругались
(русскому мату успели
обучиться), но стрелять не
смели…
Вообще, с местными
у “погранцов” отношения
были нормальными. Мы не
проводили тотальные
“зачистки”, не
перепахивали кишлаки
бомбометанием, не
позволяли бойцам “дурью
маяться”. Опять же, отбор
людей: мы в системе КГБ
были, просеивались
тщательно. Знаю, что
многими армейцами Афган
воспринимался, как ссылка.
Среди моих
сослуживцев-офицеров не
могу вспомнить ни одного,
кто бы поехал “за речку”
не по своей воле. Самым
большим наказанием была
отправка обратно в Союз.
Местные видели, что мы — не
мародёры, не разгильдяи
какие-то — серьёзные люди.
Нашей разведке было проще
работать не только с
официальными властями, но
и с “духами”. Был даже
такой термин —
“договорные банды”. Это
те, которые боролись с
режимом, но не воевали с
нами. Мы их тоже не трогали.
И спокойно проводили свои
колонны.
Пожалуй, самое
серьёзное боестолкновение
у нашей мангруппы было в
мае 88-го в районе посёлка
Шахраван: с двух сторон
рисовые поля, по которым
техника не идёт — вязнет,
через реку — узкий мост, на
котором не развернёшься.
Там нас и зажали. Бой
длился без малого
одиннадцать часов.
Практически беспрерывно.
Они лупят с разных сторон,
мы огрызаемся. Пылюка,
гарь, крики. Сожгли нашу
бээмпуху, бензовоз. Слава
Богу, никого из ребят
хоронить не пришлось, но
раненые были. Одному
механику-водителю взрывом
ноги оторвало, чуть спасли
потом.
Сколько мы
“духов” уложили? Кто ж их
знает? Говорят, если
суммировать все сводки за
десять лет Афганской
войны, то советские войска
уничтожили противника в
два с половиной раза
больше, чем всё население
страны. Поэтому врать не
буду: душманы в конце
концов отошли. И мы тоже.
Были рисковые
эпизоды, на грани везения.
К годовщине Октября решили
мы раздобыть для заставы
мясо. Снабжали нас неплохо,
но в основном консервами.
Надоело. Недалеко протока
была, где по ночам кабаны
на водопой собирались.
Взял я с собой бойцов
человек восемь, доложил
начальству, что идём в
засаду. Хорошая ночка
стояла — тихая, звёздная…
Только пристроились –
прямёхонько на нас, нос в
нос, вышли две группы
боевиков, человек 18-20.
Накаркал сам себе. В
перестрелке двоих уложили,
четверых в плен захватили,
остальные разбежались.
Начальники так прониклись
нашим геройством, что
представили к наградам.
Из-за чрезмерной
таинственности,
правительство не очень-то
и жаловало наградами
представителей “зелёного
войска”: тогда участие
часовых границы в боевых
действиях на территории
другого государства
держалось в строжайшем
секрете, а воевали
погранцы, переодевшись в
армейскую форму.
При мне все мои
бойцы остались живыми.
Молодцы были, подготовлены
хорошо, стреляли отлично
из любого положения: лёжа,
стоя, с кувырками,
перекатами. Они там и ели, и
спали с автоматами в
обнимку.
Ночью накануне
выхода в Союз никто в
группе не спал. Командир
разрешил отметить
возвращение фейерверком.
Вот мы и постарались:
расстреляли в небо все
сигнальные патроны,
осветительные мины. Бойцы
радовались, как дети малые:
прыгали и скакали. Завтра
— домой!
Большие
начальники, прилетавшие в
Афган, обычно обещали, что
солдаты сразу же
отправятся “на дембель”,
офицеры и прапорщики —
сначала в санатории и Дома
отдыха, затем — в более
спокойные, нежели
Среднеазиатский и
Восточный погранокруга.
После вывода войск вместо
обещанных курортов — три
недели карантина: чистое
поле, палатки, колючая
проволока…
Затем нашу
мангруппу перебросили на
прикрытие
таджикско-афганской
границы. Мотались между
заставами до конца лета,
вгрызались в горы,
устраивая себе некое
подобие жилища, кое-как
согревались от костров, но
службу несли исправно.
Ребята были надёжные и
смекалистые: и кашу из
топора могли приготовить,
и, немыслимо где, дров
раздобыть, и, самое
главное, не заболеть в тех
мрачных условиях.
В сентябре
забросили нас на высоту в
две тысячи метров строить
новую комендатуру,
Шуроабадскую. Ни деревца,
ни кустика, зимой мороз до
30 градусов, ветрищи до 40
метров в секунду, а мы – в
палатках и вагончиках.
Весело было…
До середины 1993-го
года служил в Московском
погранотряде на разных
заставах. Должности тоже
разные. Был и начальником
разведпоисковой заставы, и
начальником 15-ой. Много,
где был. Людей, особенно
офицеров, не хватало:
кому-то вздумалось, в
условиях, приближённым к
боевым, сокращать штат —
вот и колесили по границе.
“Жарко” было. Насмотрелся
всякого… Награждён
орденом “За личное
мужество” (ещё с советской
символикой: красная
звезда, серп и молот) — “за
мужество и отвагу,
проявленные при
исполнении воинского
долга в условиях,
сопряжённых с риском для
жизни при защите
государственной границы в
Республике Таджикистан”.
Вернувшись в
родную Беларусь, служил
поначалу в Полоцком
отряде, затем — в
центральном аппарате. В
феврале 1997-го поступил на
командно-штабной
факультет Военной
академии Республики
Беларусь, потом аукнулась
контузия, полученная под
афганским кишлаком
Хайратан. Поэтому
прекрасно понимаю, как
важно для человека крепкое
здоровье.
Второй экземпляр
твоего сборника подарил
другу, сослуживцу по
Афгану и Таджикистану,
подполковнику Юрию
Ольшевскому. Можешь
позвонить ему в Дзержинск.
Он будет только рад.
Будь здоров,
дружище, и читатели твои
пусть не знают больниц,
поликлиник и аптек!
С уважением, майор
Кохан Андрей Владимирович.
© WebMaster
2001-2003 Андрей
Николаев
|
